Это название моего сайта, на котором представлены три направления творчества: керамика, церковное искусство и интерьерные росписи. Потом и на сайте LMBD.ru появилась одноимённая страница, и я даже удивилась, но получилось здорово. Галерея — как раз такое пространство, где можно выставлять разных авторов, чем я иногда и занимаюсь. Кстати, в Москве нет галереи керамики. Поэтому, люди добрые, занимайте нишу.

У меня было три прекрасных учителя. Первый — Валерий Алексеевич Гераскевич. Мне 15 лет, городская художественная школа №1 на Пречистенке. Прекрасный художник, артистичный тонкий человек, преподаёт легко, как дышит. Мне кажется, за свою пятидесятилетнюю преподавательскую жизнь он выучил половину московских художников. Художественный вкус и широта взглядов начались с него. Кто-то должен объяснить московскому подростку, что Сезанн — это одно, Шишкин — другое, а Шагал — это третье. Кстати, Валерий Алексеевич заходил к нам на декабрьскую «Ламбаду» на Трёхгорке, увёз, пританцовывая, целую пенсионерскую сумку подарков.

Второй мой прекрасный учитель — Строгановка, отделение керамики, точнее — замечательный советский керамист Евгения Семёновна Лукинова. Да простят меня все строгачи, холодно отношусь к самой Строгановке, но обожаю Евгению Семёновну. Лёгкость, изящество, цепкий профессиональный ум, преподавательское, прямо-таки материнское чутьё, при этом глубокая внутренняя свобода, какое-то неубиваемое внутреннее диссидентство, в эпоху кромешного брежневского застоя она нас всех просто спасла.

Третий мой прекрасный учитель — иконописец Людмила Ивановна Минина. Когда я стала верующим человеком, у меня сформулировалась мечта начать писать иконы. Мечта истерическая до слез. Когда жила однажды паломником в Оптиной пустыни, меня послали на послушание помыть пол в иконописной мастерской. Так в слезах и мыла. Слава Богу, никого там не встретила и не перепугала. Как-то на улице, поднося ко рту мороженое в день окончания Петрова поста и благочестиво это мороженое перекрестив, заметила красивую женщину, которая прошла мимо и улыбнулась. Этим же летом, ходя по храмам и узнавая, не учит ли кто-то где-то иконописанию, встретила эту красивую женщину как руководителя группы учеников. Как оказалось, живёт в соседнем доме. Можно было без истерик учиться! Так образовалась наша небольшая бригада — Людмила Ивановна Минина и ученики. Вместе писали иконостасы, расписывали стены, ездили в разные интересные командировки.

Это вообще очень сложно. Всё время спорим, каждый отстаивает своё мнение, каждый как художник прав, но работа-то совместная! Секрет удачи — в уважении, доверии и любви. У любого художника есть свои сильные стороны, и мы, собственно, друг о друге всё знаем, кто что лучше умеет. Довериться, очертить зону свободы, отпустить. Вовремя похвалить. В совместной работе очень удобно, что выбирается старший, капитан, руководитель. Можно сколько угодно ругаться, спорить, а решает — руководитель. Монархия. Очень удобная вещь для жизни.

Я считаю, что художественное образование по крайней мере не вредно. Но ни Микеланджело, ни Матисс не получили специального образования, они упорно учились у прекрасных художников в прекрасных мастерских. Правда, есть гениальные наивные художники, такие как наши замечательные бабушки — Полина Андреевна Райко или Зинаида Петровна Бабина. Их учила только тяжелейшая жизнь, доказывающая, что художниками рождаются. Но лично я не добилась бы ничего без школы. И если бы я могла задать вопрос любому человеку, я бы спросила: «Александр Сергеевич, вы нарочно так поступили?»

После знакомства с иконописью оказалось, что два дела совмещать невозможно. И в 2000 году я оставила керамику. Она стала для меня как неживая. Делать для чего? Делать, чтобы продать? Салон? непереносимо скучно. Творчество? Если можно писать образы, если можно расписывать храмы, остальное в то время потеряло смысл. Я была уверена, что оставляю керамику навсегда, что буду всегда заниматься иконой. Хотела гончарный круг подарить в детский дом, оказалось, им не нужно. А в 2010 году случилась интересная вещь, а именно — непереносимая жара в Москве, с ядовитым смогом и температурой 35-40 градусов. Невозможно делать ничего, ни читать, ни гулять, ни рисовать, ничего вообще! Почему-то нельзя было из Москвы уехать, но оказалось, что можно лепить! Так и закончился десятилетний керамический перерыв — холодным душем два раза в день и возвращением к истокам.

И когда в 2013 году иконописные заказы в нашем маленьком коллективе необъяснимо прекратились совсем, я промучилась ожиданием и поисками работы недолго. Я помнила, что я могу лепить, что у меня прекрасная профессия, и если я перестала быть нужной здесь, может быть, я нужна там? Союз художников был так рад моему возвращению в ряды, что сразу дал мне мастерскую. Творческие группы и симпозиумы вернули сознание опять к понятию «творчество», и оказалось, что все от меня ждут керамическую скульптуру.

Заниматься иконописью — это значит вникнуть в образ, творчество по возможности устранить, не выпендриваться, себя не выпячивать. Мощно, строго, скромно, красиво.

Керамическая скульптура — это, конечно, роскошь. Как хорошая живопись, как любое произведение искусства, это роскошное излишество интерьера. Я обожаю скульптуру со Строгановки, где на первом занятии нам рассказали, как один древний грек умер. От голода. Он не мог оторваться и отойти поесть, потому что он лепил! Когда я веду занятия у детей, я им рассказываю про грека.

Скульптура рождается внутри, сюжеты рассыпаны кругом, если бы было время воплотить их все...

Организация пространства, обстановка, как выяснилось, для моего творчества не важна вообще! Любуюсь на репортажи из разумных прекрасных мастерских с налаженным процессом, порядком и чистотой и думаю, что у меня никогда не было правильного пространства для работы. Но всегда было много разных семейных обязанностей. И я просто привыкла к удобству иметь рабочее место прямо рядом с обязанностями.

Единственное, что необходимо, — это время. Времени должно быть много. Тогда вполне комфортно в любых обстоятельствах сделать что-то. И успокоиться. Когда обязанности и суета зашкаливают и не удаётся поработать несколько дней — вот тогда это беда. Неудовлетворённость и злость.

Конечно, для больших вещей нужно ещё и много места. Но тут как придётся! На керамических симпозиумах работают в палатках и сараях, когда пишешь на стене, можно стоять на груде ящиков или висеть в альпинистском снаряжении в пролёте лестницы, когда расписываешь потолок — лежать на спине или балансировать наверху стремянки.

Вдохновляет меня всё древнее искусство. И приводит в ужас многое современное. Расчеловечиванием, потерей смыслов, бесконечным формотворчеством. Вдохновляют примеры художников, служащих бескорыстно своему дару, истине. Только так художник счастлив. Пиросмани работал за обед, а Матисс говорил: «Я верю в Бога, когда... я работаю». По прошествии времени только такое отношение к своему дару вызывает уважение.

Мне интересно развиваться во всех направлениях, в которых я когда-либо работала, как сложится дальше, я вообще не знаю. Последний год я посвятила керамической иконе. Если уж так получилось, что я много умею в разных жанрах, это надо соединить! Удалось. Даже удалось одну икону смонтировать на храм. Керамическое украшение русских храмов — глубокая историческая традиция, мне бы хотелось больше подобных работ.

С застоями и творческими кризисами мне легче, чем многим: я могу сменить тему, направление деятельности. А все знают, что смена деятельности — это отдых. Когда чем-то не занимался год, смотришь другими глазами, и многие проблемы снимаются. А также в силу возраста и опыта я точно знаю, что «пройдёт». Даже если очень грустно и тоскливо и ощущаешь себя полной бездарностью, пройдёт через три-пять дней.

Коммерческая — она же тиражная. Возможность повторить и растиражировать чашку, статуэтку, сувенир, блюдо — это же уникальная возможность. Вещь остаётся авторской и неповторимой, а художник совершенствует технику и идею, доводит всё до высшей точки. Как правило, уникальная художественная вещь замыслу не соответствует. Этому можно либо очень обрадоваться — «Эта вещь сама родилась, я и не думал...», — либо огорчиться — «Ах, опять не получилось!». А тут, в тираже, — пожалуйста, повторяй, совершенствуй! Тираж — это работа на покупателя в лучшем, творческом, смысле этого слова. Надо человека удовлетворить, утешить, предложить ему вещь, которая решит его проблемы. Чаще всего он её подарит, а значит, это возможная радость для двух людей. Даже трёх, включая меня. В общем, тираж — это супер. Если не халтурить и не очень уставать.

Функциональную вещь сделать сложнее. Прекрасный керамист Николай Туркин, безвременно ушедший от нас в этом году, говорил: «Можно сколько угодно выпендриваться и говорить о высоком, а ты сделай сначала хороший чайник или хорошую чашку, после этого с тобой как художником поговорим». Современный зритель настолько искушён и пресыщен, что его необходимо удивлять. Всё неудивительное он приобретёт и без нас. А нам осталось удивительное и трогательное! Изысканные мелочи — это мой ответ взыскательному покупателю, который хочет сделать уникальный, ни на что не похожий и трогательный подарок.
Или как-то для себя запечатлеть своё чувство.

На каждую ярмарку зову с собой коллег-художников, и у меня получается небольшая галерея. Вот и на 28-29 декабря пригласила Хелену Хлендовскую и Светлану Могутину. А на ярмарку попала из любопытства — посмотреть на марку «Конечно». Очень понравился дух и настроение ярмарки. Очень понравилось большое количество молодых людей. Они никогда и ни за что не увидят то, что мы можем делать, если мы сами к ним не придём, потому что мы с ними непересекающиеся реальности. В данном случае мы — московские профессиональные художники-прикладники.

Сначала даже хотела делать специальные «молодёжные» серии, но оказалось, что они не нужны! Мой обычный «тираж» нашёл здесь своего зрителя и покупателя.

На каждом маркете выслушиваешь столько тёплых слов! «Наш» человек начинает улыбаться издали, едва завидев стол. Потом подходит, останавливается, долго рассматривает, не переставая улыбаться, поднимает глаза на авторов и начинает говорить тёплые слова. И так один человек за другим. Раз-два в год — отрадная психотерапия. Очень хочется продолжать делать этим людям хорошо, тем более что я знаю как!

Но самый запомнившийся покупатель был очень давно, в юности, на молодёжной выставке. Я тогда еще писала картины, и картина была безумная — довольно большой портрет на брейгелевском зимнем фоне, бабушка с тёмно-красным абстрактным лицом, в шапке высокой, как Вавилонская башня, с диагональным рисунком, как тогда вязали. Нина, инженер, нашла меня и умоляла продать эту страшную старуху. Предлагала цену — свою месячную зарплату. Я высокомерно отвечала, что не могу разрушить прямо сейчас экспозицию молодёжной выставки. Но друзья объяснили, что, наоборот, я должна просто немедленно это сделать. Нина была счастлива. Такова страсть коллекционера! Я эту страсть очень уважаю и сама стараюсь покупать у друзей понравившиеся мне работы.